Кто бы что ни говорил, но мы — приматы. Конечно, не все в восторге от этой мысли. С того самого момента, как Карл Линней описал отряд приматов и включил туда человека вместе с обезьянами и рукокрылыми, не раз предпринимались попытки отодвинуть людской род от обезьян куда-нибудь подальше. Все тщетно! Сравнительная анатомия, биохимия, палеонтология, затем и генетика только подтверждали линнеевское определение. Быть тебе, человече, обезьяной до скончания веков!

Обезьяна, да непростая. Необычная! И вовсе не отсутствие хвоста или выступающий нос — уникальная фишка Homo sapiens. Эка невидаль! Шимпанзе с гориллами, орангутаны, гиббоны прекрасно живут без хвоста. И носу нашему далеко до свисающего до подбородка коричневого огурца обезьяны-носача. Нет! Наш конек — гладкая кожа.

Пусть и не безволосый, шерсти в классическом смысле человек все же лишен. А зачем, вообще говоря, шерсть обезьянам? Ведь они живут в «жаркой-жаркой Африке»! На самом деле, конечно, не только в Африке, но и в Азии, и в Америке, и шерсть для примата — крайне полезная вещь.

Шерсть согревает. Днем это действительно не очень актуально, а ночи даже вблизи экватора, особенно в густом лесу, могут быть прохладными. Да, +9 °C — это не –20, но легкое утепление не повредит. И конечно, риск переохлаждения стал серьезной проблемой, когда люди мигрировали из тропиков в высокие широты. Вообще, большинство млекопитающих без шерсти — не жильцы при низкой температуре. Например, кролик способен переносить холод до –45 °C, но эта цифра возрастает до нуля, если мех сбрить. Что касается людей, то наше тело начинает дрожать при температуре около +13 °C (в отличие от песца, который не дрожит даже при –40), а если температура тела падает ниже +35 °C, возникает хорошая перспектива превратиться в труп. Для голого человека оптимально жить в тропиках. Мы крайне скверно реагируем на холод и этим не сильно отличаемся от других приматов.

А можно ли поредение волос оценить в цифрах? В 1931 году это попробовал сделать антрополог Адольф Шульц. Ученый подсчитал плотность видимых волос, т. е. их число на 1 см² кожи головы, груди и спины у 71 вида приматов. К ним для сравнения Шульц добавил одного грызуна и одного хищного — кошку. В исследовании использовались и 15 образцов кожи Homo sapiens — представителей разных рас. Ученый проверил заодно, не влияет ли климат или иные условия на волосатость животных: вдруг у приматов, содержащихся в высоких широтах, шерсть окажется более густой, чем у их родственников, обитающих ближе к экватору? Или, может быть, у обезьян, живущих в неволе, волосы повыпадали? Но такого эффекта обнаружить не удалось. К примеру, из пяти серебристых гиббонов, участвовавших в исследовании, два пойманы на Яве, а три жили в Вашингтонском зоопарке. Тем не менее у содержавшихся в неволе животных волосы оказались столь же густыми, как у диких.

Наш «визуально редкий» волосяной покров не давал покоя биологам с ламарковских времен. Идея эволюции человека после выхода «Происхождения видов» завладела умами, и уже тогда по поводу странной безволосой обезьяны разгорелись споры. Альфред Уоллес — тот самый, который параллельно с Дарвином разработал концепцию естественного отбора, в 1870 году изложил свои представления об эволюции в обстоятельном труде «Вклад в теорию естественного отбора» («Contributions to the Theory of Natural Selection»). Рассматривая идею выделения человека из животного царства, Уоллес по известным причинам — угадайте, каким! — делает акцент на человеческих особенностях, которые естественный отбор создать не способен. Конечно, среди них на видном месте «гладкая, мягкая, чувствительная кожа». По мысли Уоллеса, главная функция волос у млекопитающих — защищать от холода и дождя. Волосы на выступающих частях тела животных именно для того и направлены вниз, чтобы дождевая вода легко стекала по ним. И какой дикарь отказался бы от волосатой спины!

Сколько напридумывали гипотез, пытаясь обосновать нашу безволосость!!! Зачем это все, когда есть прекрасное объяснение! Шерсть исчезла за ненадобностью, потому что появилась одежда!

Да, в начале XX века такая версия устраивала многих. Казалось очевидным, что наши предки сформировались в суровых условиях ледникового периода. Чтобы защититься от лютой стужи, люди каменного века стали заворачиваться в шкуры убитых животных и тем самым сделали первый шаг к полной потере волос. И раз с некоторых пор человек стал постоянно носить «плотные, теплые, хорошо подогнанные шапки и кепки, то полное исчезновение волос на голове — лишь вопрос времени», — писал некий A. P. Knight в 1904 году.

Заговорив об одежде, мы вспомнили вшей. Наши шестиногие «меньшие братья» маршируют вместе с человеком по эволюционной дороге гораздо дольше, чем любое другое одомашненное животное. Конечно, не только вши достойны внесения в список верных спутников людей. Не меньшего почитания заслуживают блохи — два фрагментарных экземпляра этого великолепного насекомого найдены даже в одежде «ледяного человека» Этци, пролежавшего в альпийских льдах 5300 лет. А постельные клопы, воспетые Аристотелем и Плинием? Наверное, в незапамятные времена их правильнее было называть пещерными клопами?

Но едва ли стоит радоваться трогательной дружбе между человеком и насекомым, ибо за нее человечеству пришлось расплачиваться не только потерей сна и хорошего настроения, но и эпидемиями, число жертв от которых превышало потери в хорошей войне. Блохи «подарили» нам бубонную чуму, вши — сыпной тиф. Разве что клоп в этом списке не отметился — его способность переносить инфекционные заболевания, например ВИЧ или гепатит C, достоверно не доказана. Как говорится, не пойман — не вор!

Вернемся в конец XIX века. В то время среди биологов был популярен сформулированный Эрнстом Геккелем биогенетический закон. Помните? «Онтогенез — краткое повторение филогенеза», любой организм в своем развитии как бы повторяет (рекапитулирует) процесс эволюции его предков. Однако уже тогда ученые столкнулись с явлениями, которые с помощью теории рекапитуляции объяснить затруднительно. Например, специалистов поразил попавший в Европу в 60-е годы XIX века аксолотль — личинка амбистомы, способная размножаться, не превращаясь во взрослую форму. Где же тут повторение эволюции? Налицо обратный процесс — укорочение развития, когда взрослая стадия как бы выпадает, а половое созревание смещается назад (по Геккелю, получается, на предковую стадию). Изучавший аксолотля Юлиус Кольманн в 1884 году ввел для такого явления специальный термин — неотения (греч. — «растянуть юность», или «оставаться юным»). Еще раньше аналогичный по смыслу термин «педоморфоз», обозначающий фактически результат неотении, ввел основоположник эмбриологии Карл фон Бэр.

Гипотезу, которую мы рассмотрим в этой главе, смело можно назвать одной из самых популярных «в народе». Про нее писали книги. Снимали фильмы. Даже международные конференции собирали в ее честь. Шляпы долой, входит… точнее, вплывает Ее величество Водная Обезьяна.

К сожалению, «ортодоксальные» антропологи водного примата не жалуют. Не сказать, чтобы совсем не упоминали. Редкая статья на тему утраты шерсти обходится без уважительного параграфа про «AAH — aquatic ape hypothesis». Но, упомянув в числе других и намекнув: «Сами понимаете, что тут обсуждать?», авторы движутся дальше. А гипотеза в самом деле любопытная, и ее история поучительна с разных точек зрения. Но что это я умничаю? Давайте вспомним, с чего все началось.

Мы добрались до гипотезы, которой в последние десятилетия уделено, наверное, больше всего внимания. Что особенно хочется отметить: кажется, это единственная версия, для которой исследователи попытались построить нормальную физическую модель. Иначе говоря, на этот раз ученые не только рассуждали о том, как страдали наши предки от блох или от жары, а выразили свою идею в виде набора формул и попробовали посчитать — сходится ли? Дело в том, что гипотеза, о которой пойдет речь, центральную роль в эволюции наших волос отводит проблеме терморегуляции — поддержания постоянной температуры тела. А температура, теплопроводность, теплообмен — физические понятия, которые очень хорошо выражаются в цифрах.

Идею о том, что в исчезновении шерсти виноват климат, обсуждал еще Дарвин. Как я уже писал, ученый относился к этой гипотезе с большим сомнением.

Наконец нашелся ученый, который проверил сформулированные выше идеи с помощью цифр. Таким молодцом оказался английский биолог Питер Уилер, посвятивший теме терморегуляции серию статей в 80–90-е годы прошлого века.

Сначала Уилер решил оценить выгоды прямохождения. Для этого он провел забавный эксперимент. Ученый изготовил маленькую модель гоминида с конечностями на шарнирах, которую ставил в четырехногую и двуногую позиции и фотографировал под разными углами — как бы с «точки зрения» движущегося по небу солнца. А затем измерял площадь, которую фигурка занимала на фотографиях. При этом получалось, что когда солнце невысоко над горизонтом, двуногий гоминид подставляет солнечным лучам слегка бóльшую площадь, чем четвероногий. Зато когда солнце в зените и, следовательно, жарит сильнее всего, облучаемая поверхность тела прямоходящего существа становилась меньше на 60 %, чем у его собрата на четвереньках.

А теперь обратим внимание на очевидный факт: не все люди одинаково безволосы. Мужчины лишились шерсти в гораздо меньшей степени, чем женщины, вдобавок лица их украшены бородами и усами. А раз речь идет о признаке, по которому один пол сильно отличается от другого, пора поговорить о половом отборе. Впрочем, мы его уже упоминали в главе про паразитов. Напомню, что половой отбор — итог конкуренции за партнера: например, самцы соревнуются между собой за самку, а та выбирает наиболее привлекательного и перспективного — как в плане генов, так и в плане заботы о будущем потомстве. Ну, или наоборот — самки борются за лучшего самца. В результате одни особи оставляют больше потомства, чем другие.

Сам Чарльз Дарвин в книге «Происхождение человека и половой отбор», рассуждая о человеческой безволосости, склонялся к мысли, что «тут замешана любовь». Другие гипотезы — и паразитарная, и климатическая — Дарвину казались неправдоподобными. «Я склонен думать, что первоначально мужчина или, скорее, женщина лишились волос ради украшения», — писал великий натуралист. Поэтому, полагал Дарвин, человек так резко отличается от других приматов: ведь именно признаки, по которым один пол производит впечатление на другой, могут особенно контрастно выделять вид даже среди близких родственников. Что же значит «украшение»?

Увы, нам не под силу слетать на машине времени на 3 млн лет в прошлое. Специалисты могут изучать только предпочтения современных людей при выборе сексуального партнера. Можно ли результаты таких исследований распространять на события далекого прошлого — большой вопрос. Если современные женщины любят волосатых либо, наоборот, гладких мужчин, это вовсе не значит, что австралопитеки 3,5 млн лет назад вели себя так же. Но, поскольку узнать сексуальные пристрастия австралопитечек трудновато, познакомимся с тем, что известно про их потомков.

Любопытно: кажется, публикаций на тему восприятия волос на женском теле заметно больше, чем исследований аналогичных мужских особенностей.

Волосы — не только украшение, мы ими осязаем! Волосяная луковица — очень чувствительная штука, богатая нервными окончаниями и клетками — механорецепторами. Даже слабый изгиб волоса активирует рецепторы в фолликуле, и мы чувствуем прикосновение. Уже поэтому идея, будто исчезновение волос усилило тактильные ощущения, кажется спорной.

Чувствительность покрытой волосами кожи изучали много лет назад. Тогда считалось, что самая чуткая кожа у человека на ладонях — гладкая, лишенная волос. Это кажется очевидным, ведь с помощью рук мы осязаем окружающий мир. На ладонях и подушечках пальцев у человека самая высокая плотность нервных окончаний. В экспериментах гладкая кожа ладоней показывала более высокую чувствительность, чем покрытая волосками тыльная сторона той же руки.

Крайне интересный пример того, как животные борются с жарой в саванне, — слон. В зоопарке вы наверняка видели, как он поливает себя водой с помощью хобота. Это, друзья, не развлечение, а необходимость. Ведь слона проблема перегрева волнует, пожалуй, больше, чем любое другое млекопитающее, живущее в жарком климате, прежде всего из-за его огромных размеров. Слон, по сути, — ходячий аккумулятор тепла. А еще у слонов, представьте себе, нет потовых желез. Вообще. Как охлаждаться-то — в саванне, где температура достигает +50 °C? Слон старается как может — поливает себя водой, валяется в грязи, прячется по возможности в тень, изо всех сил машет огромными ушами-радиаторами, испаряет влагу благодаря дыханию и через кожу. Да, хотя слон не может потеть, через кожные капилляры он способен выделять немалое количество воды.

Мы напрасно недооцениваем очевидное сходство людей с голыми землекопами. Социальные млекопитающие, с безволосой кожей и большой продолжительностью жизни. Может, подземелье — и наша прародина? Если пофантазировать…

Давным-давно у одного из видов человекообразных обезьян появилась склонность к рытью нор. А как еще спрятаться от жары, холода или хищников в саванне? Назовем этих своеобразных приматов куникулопитеками (лат. cuniculum — нора).

Поначалу древние приматы лишь обживали опустевшие норы, логова других животных и — там, где была возможность, — карстовые пещеры (как австралопитеки и ранние Homo Южной Африки), затем занялись рытьем сами. Нет собственных природных приспособлений для копания? Не беда, подойдут палки и камни подходящих размеров! Так зародилась орудийная деятельность.

И все же настоящая гордость мужчины — не какие-нибудь волосы на теле (у кого там из-под штанин видны волосатые ноги? Фу!), а, конечно, борода. Украшение в самом классическом биологическом смысле: есть только у одного пола, появляется при половом созревании, вырастает бо-о-о-льшая и вроде как пользы от нее ноль. Или все же польза есть? Антрополог Станислав Дробышевский, например, говорит, что борода в экспедициях от комаров защищает. Но это полушутя. А некоторые ученые совершенно серьезно занимались вопросом: в чем может быть польза от бороды?

Кстати, волосы бороды и по строению, и по химическому составу отличаются от волос на голове — например, в них ниже содержание дисульфидов. Волосы на мужском подбородке не только толще и грубее, у них поперечное сечение другое — асимметричное, подтреугольной формы, в отличие от округлых на голове.

Меня не поймут, если я не затрону еще одну особенность человеческих волос, волнующую многих: то, что на голове волосы имеют предательскую склонность редеть. Наиболее распространенный вид алопеции — по «мужскому» типу. Как следует из названия, от этой напасти страдают в основном мужчины, причем с возрастом число лысеющих растет: 30 % — 30-летних, 50 % — 50-летних… 80 % — 80-летних. Эту категорию алопеции называют андрогенетической. Еще Аристотель и Гиппократ обратили внимание, что евнухи — кастрированные мужчины — не лысеют (вот надежный способ лечения алопеции, но вряд ли он кого-то устроит…). В XX веке было твердо установлено, что облысение — процесс, стимулируемый мужскими половыми гормонами, прежде всего тестостероном и особенно его производным — дигидротестостероном.

Нашей шевелюре может позавидовать любое млекопитающее. А зачем нам такое украшение? Зачем эволюция позволила нам плести косички — в отличие от большинства обезьян? Странная, вообще, история: на всем теле волосы исчезли, а на голове вдруг разрослись (помните, что плотность волос на скальпе у нас выше, чем у шимпанзе и гориллы?).

Конечно, как мы уже с вами заметили, человек не исключителен: гривы есть у орангутанов, павианов и других приматов. Вообще, обезьяньи головы часто украшены гребнями, хохолками, бакенбардами, воротниками. И все же человеческая «грива» — что-то необычное, верно?

Эта глава в основном о том, почему шерсть у наших предков исчезла. Но мне кажется, стоит хотя бы кратко поговорить о том, по каким причинам и когда шерсть возникла. Сами понимаете, находка ископаемой шерсти — событие экстраредкое, поэтому палеонтологи стоят здесь на крайне зыбкой почве гипотез. Шерсть считается неотъемлемым атрибутом конкретного класса животных — млекопитающих, и происхождение волос, по идее, должно быть связано с возникновением этой группы четвероногих. Находки мезозойских млекопитающих с сохранившимися отпечатками волос говорят о том, что уже в юрском периоде под ногами у динозавров сновали зверьки, покрытые шерстью. Древнейшая находка такого рода — Castorocauda из Китая возрастом 164 млн лет, плавающий зверь с широким плоским хвостом, как у бобра. Вокруг его скелета сохранился след густой шерсти, можно даже различить длинные остевые волосы и подшерсток.

Эта глава — самая сложная. Поэтому вначале краткое резюме: о чем мы узнаем, прочитав эту главу.

Мы поговорим о том, как генетики разгадывают тайну человеческих волос. А помогают им в этом:

— наши ближайшие родственники — шимпанзе;

— голые животные, домашние и дикие (кошки, собаки, землекопы);

— человеческие патологии, такие как гипертрихоз (чрезмерный рост волос) либо, наоборот, врожденные формы алопеции;

— мухи-дрозофилы и мыши — любимые модельные организмы биологов.

Кроме того, попробуем разобраться, как исчезновение шерсти отразилось на человеческой коже, и выясним, какие гены решают, будут ли волосы прямыми или курчавыми.

Конечно, ученые только начали разбираться в том, как с помощью биохимических сигналов регулируется рост волос. Когда прояснятся детали процесса, это, вероятно, позволит не только победить облысение, но и выяснить, как происходила эволюция волосяного покрова наших предков с точки зрения генетики. Исследования все тех же мышей дали ряд любопытных результатов в этом направлении, и вот один из них. Мыши похожи на человека тем, что у этих зверьков — редкий случай — на некоторых участках задних лапок расположены вперемешку волосы и эккриновые потовые железы. Помните, что у большинства млекопитающих, за исключением приматов, эккриновые железы есть только на безволосой части стоп? Мыши вроде бы не являются исключением — подушечки их лапок тоже покрыты эккриновыми железами и лишены волос, однако на участках между подушечками развиваются и потовые железы, и волоски — как у человека. При этом число волос и потовых желез различается у разных мышиных линий (речь идет о лабораторных мышах).

Несмотря на перспективные результаты, пока что гены, «побрившие» нас, неуловимы. Зато генетикам кое-что известно о последствиях этой метаморфозы. Очевидно, что исчезновение волос принесло не только пользу, но и новые проблемы: без шерсти единственной защитой человека от повреждений, излучений, патогенов, паразитов стала его кожа. Шерсть перестала согревать, а потери жидкости возросли. Вероятно, человеческие покровы должны были перестроиться, чтобы продолжать эффективно защищать организм. Эпидермис (внешний слой кожи) утолщился, стал более водостойким и прочным, ороговел.

Кое-что удалось генетикам узнать и о недавних событиях в эволюции человеческих волос. Известно, что прямые волосы распространены среди европеоидов и еще в большей степени — среди монголоидов. Африканцы же в основном курчавы (если быть точным, антропологи, конечно, выделяют не два, а больше типов волос, так как степень их волнистости может быть очень разной). В классической шкале формы волос по Мартину 2 типа и 11 подтипов, а Джильда Луссуарн, например, описывает 8 типов. Почему форма волос у людей различна? Считается, что дело в поперечном сечении волоса.

Недавно ученые в очередной раз исследовали строение волос у представителей разных рас. У африканцев поперечный срез волоса чаще эллиптический, вытянутый, тогда как у европейцев и азиатов он более округлый. Вероятно, форма сечения волоса влияет на его кривизну, и курчавость волос связана именно с их эллиптичностью. Кроме того, африканские волосы обладают самой тонкой кутикулой.

Еще одно уникальное исследование провели в 2016 году, перебрав геномы более 6500 латиноамериканцев — жителей Бразилии, Колумбии, Чили, Мексики и Перу. В жилах этих людей перемешалась европейская, индейская и африканская кровь. Такие смешанные популяции — хороший объект для исследования: внешне их члены очень разнообразны, а знание родословной каждого индивида облегчает анализ. Ученые искали причины особенностей волос этих людей: формы и цвета, склонности к алопеции и седине, плотности волос в бороде, толщины бровей и их срастания (англ. monobrow — монобровь). Кстати, процент европейской примеси показал высокую корреляцию с цветом волос (предсказуемо: чем больше европейский вклад, тем в среднем светлее волосы) и плотностью бороды. А вот что интересно: форма волос, плотность бороды, толщина и срастание бровей ассоциируются с мутациями в уже знакомом нам гене EDAR, причем не только с вариантом V370A, но и с другими. Если связь этого гена с формой волос уже была показана для монголоидов, то борода и брови — это что-то новенькое.

На дворе — 1985 год. Ленинградское метро. Напротив меня сидят двое африканцев в ярких футболках — вероятно, приехали на Фестиваль молодежи и студентов. Один турист с очень темной кожей, второй посветлее. Все тогда были интернационалисты, но все же на людей, столь сильно отличающихся от среднестатистического советского гражданина, пассажиры исподтишка поглядывали. Я услышал, как пожилая женщина негромко объясняла девочке: «Видишь, Надя? Вот этот только приехал, а второй, наверное, уже давно у нас живет, поэтому побледнел». Но я, образованный ребенок, уже откуда-то знал, что темный цвет кожи экваториалов — это не загар и северной зимой не смоется. А дальше в знаниях зиял пробел. Тогда я впервые задумался: почему у одних кожа белая, у других черная, у третьих желтая или красная? И, воспитанный в духе «теории Дарвина», пошел дальше: а у самых первых людей кожа какая была? Или они сразу возникли «разноцветные», может быть, от разных обезьян?

То, что люди разного цвета, слишком очевидно, но совсем не очевидны причины этих различий. Не пойдем путем религии: рассказы про то, как «Ной проклял Хама и его сыновей, сделав их темными», вряд ли удовлетворят сторонника научной картины мира. Мыслители более рациональные уже в древности пытались давать различиям между народами логическую трактовку — в меру традиций и уровня знаний своей эпохи. В «Физиогномике» за 300 лет до н. э. безымянный автор пишет, что смуглые (такие как египтяне или эфиопы) слишком робки; бледнокожие тоже робки, как женщины, «следовательно, цвет, который свидетельствует о мужестве, должен быть средним». Логично?

Спустя 2000 лет, в конце XVIII века, основатель современной антропологии Иоганн Фридрих Блюменбах задался вопросом, что же приводит к столь значительной разнице в оттенках кожи. Характер почвы? А может, разлившаяся в крови желчь? Антрополог склонялся к тому, что главная причина — влияние климата. Взгляните на коренных жителей Америки, обитающих на западном склоне Кордильер: открытые влажному воздуху Тихого океана, они почти так же белы, как европейцы. Те же, кто поселился с восточной стороны тех же гор, обдуваемые жаркими ветрами, имеют «цвет медный, как и большинство индейцев».

«Кожный» вопрос интересовал не только антропологов, но и медиков, которые подошли к проблеме с иной стороны.

В 1781 году британский врач Эверард Хоум плыл на корабле в Вест-Индию. Однажды он заснул в полдень на палубе, лежа на спине (в тонких льняных брюках!), и хотя не проспал и получаса, кожа на верхней части его бедер покрылась ожогами, да так, что следы остались на всю жизнь. Что за напасть? Может, покусали насекомые? Или дело в солнечных лучах?

Прошло почти 40 лет, прежде чем Хоум снова задумался над этой загадкой. Что вызвало ожоги — солнечный свет или даваемое им тепло? В поисках ответа врач провел серию опытов. Он подставлял под солнечные лучи свои руки: одну — голую, а другую — накрытую черной тканью и измерял температуру кожи каждой руки термометром. Хоум получил неожиданный результат: кожа под тканью нагрелась сильнее, но ожоги получила открытая рука. Затем такой же опыт исследователь повторил с участием чернокожего человека.

Рахит и прочие заболевания, связанные с нехваткой солнечного света, были одним полюсом проблем. На рубеже веков европейские врачи были обеспокоены другим полюсом — теми недугами, с которыми белый человек сталкивался вблизи экватора. Тема оказалась крайне актуальной для колониальных держав, регулярно посылающих своих подданных на отдаленные рубежи — в Индию или на Филиппины. Медики осознавали, что, помимо многочисленных паразитов и инфекций, в тропическом поясе европейца поджидали испытания климатом.

В 1900 году в специально созданном для подобной тематики Journal of Tropical Medicine вышла статья немецкого врача Йоса Риттера фон Шмеделя. Автор говорил о действии солнечных лучей, губительном для человека. Все народы, проживающие в условиях интенсивного солнца, писал Шмедель, вырабатывают пигмент в коже, который работает как эффективная защита от проникновения «химически активных световых волн».

Но каким способом ультрафиолетовое излучение может влиять на человека? Способны ли эти лучи проникать через нашу кожу, и как глубоко? Логично предположить, что, дабы вызвать «химические» изменения в организме, излучение должно не просто раздражать верхний слой эпидермиса, но добивать как минимум до кожных кровеносных сосудов. Поначалу эксперименты показывали, что глубже 0,1 мм в человеческую кожу ультрафиолетовые лучи не проходят. Однако в таких опытах исследовались свойства кожи «мертвой» и препарированной. В 1928 году американские врачи смогли наблюдать, как ультрафиолет пронизывает кожу живых кроликов, кошек и собак. Животное усыплялось, у него срезался лоскут кожи таким образом, что оставался соединенным с телом. С одной стороны от лоскута (снаружи) размещалась мощная кварцевая лампа, а с другой — фиксирующее устройство, спектрограф.

Чем же столь опасен ультрафиолет, что людям понадобилось от него защищаться? Вопрос этот совсем не прост. Все мы по себе знаем, что солнечный свет может обжигать. В течение XIX века ученые, экспериментировавшие с ультрафиолетом, испытали на себе, насколько это излучение вредно для глаз, и убедились, что именно оно — а конкретно ультрафиолет B — вызывает кожные ожоги.

В конце XIX столетия немецкий врач Поль Герсон Унна предположил, что существует связь между пребыванием на солнце и риском рака кожи. Предраковое состояние кожи даже получило название Seamans haut (кожа моряка) из-за распространенности у работников барж, матросов, рыболовов — представителей профессий, которым приходилось часто и подолгу находиться на солнце.